Политика

О перспективах новой либеральной партии

 

Вопрос о создании "настоящей" партии либеральных реформ, отличающейся от существующих сегодня полуфиктивных партийных образований, является чрезвычайно актуальным с точки зрения будущего России. Экономический рост и, возможно, само существование России в новом веке будут зависеть от того, сможет ли российская элита сформировать и реализовать твердый политический курс на создание либерального правового государства. Возможность реализации этого курса, в свою очередь, в решающей мере будет зависеть от того, удастся ли обеспечить его поддержку со стороны если не всего, то значительной части политически активного населения (электората).

Отношение населения к тому или иному политическому курсу и лежащей в ее основе идеологии зависит от состояния двух факторов, которые могут быть названы политическим спросом и политическим предложением. Оценка их состояния и возможной динамики должны быть положены в основу разработки стратегии создания политической партии.

Опишем состояние этих факторов исходя из нашего сегодняшнего уровня понимания этого вопроса.

Состояние политического спроса.

Политический спрос представляет собой многоуровневую систему мотиваций, актуализующихся под воздействием политического предложения. Значимые изменения в составе политического предложения могут при определенных условиях привести к радикальному изменению всей картины политического спроса. Вместе с тем далеко не всякие изменения в составе политического предложения способны оказать воздействие на политический спрос.

Сегодняшняя структура политического спроса характеризуется следующими параметрами. И по результатам парламентских голосований, и по данным опросов около 25% избирателей являются сторонниками КПРФ. Соответственно около 75% образуют некоммунистический электорат. Из них, по данным различных опросов, от 15 до (максимум) 20% могут проголосовать за правые партии, представленные "Яблоком" и СПС. Прочие 55 - 60% избирателей представляют некий неопределенный "центр", проголосовавший на последних парламентских выборах в основном за партии власти ("Единство" и ОВР).

Насколько устойчивой является эта структура? Ясно, что она не отражает общественных предпочтений как таковых, а является лишь проекцией этих предпочтений на заданный состав политического предложения. Изменения в составе предложения могут актуализовать новые мотивации, которые приведут к изменению в расстановке политических сил.

Вопрос о том, в чем именно состоят политические предпочтения различных групп электората, требует специального изучения. Сегодня мы обладаем лишь разрозненной и крайне неполной информацией на этот счет. Тем не менее, есть все основания считать, что общая численность потенциальных сторонников реформ значительно более велика, чем совокупный электорат двух имеющихся на сегодняшний день "правых" политических партий. Об этом свидетельствует хотя бы распределение голосов при ответе на вопрос "Рыночные реформы сейчас нужно продолжать или следует прекратить?" (ВЦИОМ, % к итогу):

 

Сентябрь 1997

Июль 1999

Март 2001

Продолжить

39

26

38

Прекратить

27

32

22

Затрудняюсь ответить

34

42

40

Обращает на себя внимание тот факт, что даже в кризисном 1999 году доля противников реформ составила менее трети от числа политически активного населения, а в марте 2001 оказалась даже ниже докризисного уровня, фактически сосредоточившись в электоральном сегменте КПРФ (хотя полного совпадения между этими сегментами нет, что тоже есть факт, наводящий на размышления). Одновременно доля сторонников реформ составила в 2001 г. почти 40%, практически достигнув уровня 1997 года. В фокус-группах этот весьма значительный контингент избирателей высказывает свою позицию примерно следующими словами: "От прежней советской системы мы ушли, теперь нужно достраивать новую, рыночную систему".

В целом, по мнению многих ведущих социологов и аналитиков (среди них следует назвать Леонтия Бызова, а также аналитиков из Фонда Карнеги) реформистский потенциал современного российского общества весьма велик, и к тому же явственно нарастает.

Почему потенциальные сторонники реформ, к которым следует причислить и многих затруднившихся ответить, и даже, как будет показано ниже, определенную часть противников, не голосуют за "правые" партии? Ответ следует искать в качестве их политических предложений.

Состояние политического предложения

Оценка состояния политического предложения требует рассмотрения вопроса о том, что, собственно, представляет собой политический продукт и по каким критериям следует оценивать его качество.

Первичным продуктом, создаваемым политическими движениями и продвигаемым ими на политическом "рынке", является исповедуемая ими политическая философия или идеология. Идеология представляет собой логически упорядоченную мировоззренческую систему, отвечающую на ключевые жизненные вопросы человека и общества. Рекламные, пиаровские и другие агитационные материалы представляют собой вторичные политические продукты, создаваемые с целью продвижения и разъяснения первичного.

Соотношение между первичными и вторичными политическими продуктами может быть разным. В идеале некоторый подлинный идейный продукт должен найти адекватное выражение во вторичных продуктах. Бывает, что создатели и приверженцы идейного продукта испытывают затруднения в создании средств его продвижения, которое становятся узким местом в реализации их устремлений. Нередко возникает и обратная ситуация, когда рекламные и пиаровские материалы фактически заменяют собой политическую идею, создавая эрзац политического продукта. Именно такую ситуацию мы имеем сегодня на правом фланге российского политического спектра, равно как и во всей современной российской публичной политике.

Важно отметить, что такое положение было далеко не всегда. В конце 1980-х и начале 1990-х годов идеологи демократического движения и принявшие от них эстафету экономические реформаторы были носителями живой и дееспособной идеологии, завоевавшей поддержку большинства населения и ставшей орудием огромных социально-экономических преобразований, в возможность осуществления которых незадолго до этого никто не верил. Позднее, однако, этот идейный ресурс был утрачен, выродившись в рекламно-пиаровскую имитацию. Ход этого процесса может быть проиллюстрирован на примере эволюции известного "правого" политика Григория Явлинского. Процитируем одну из аналитических записок, составленных "Никколо М" весной 2000 г.

За период существования партии "Яблоко" ее основная идея была переменчивой, нечеткой и противоречивой, а в последнее время - популистской и конъюнктурной. Такое состояние идеологии партии "Яблоко" является главной и глубинной причиной ее неудач.

Переменчивость идеологии состоит в том, что на протяжении своего существования Явлинский и его партия, по сути, отстаивали разные идеи. В 1990 году Явлинский был не менее радикальным рыночным реформатором, чем Гайдар, и именно в таком качестве воспринимался избирателями. В 1993 году многие демократически настроенные избиратели голосовали за Явлинского просто потому, что не верили в возможность победы Гайдара. Для этого периода характерно также часто выдвигавшееся требование демократического электората о том, чтобы Гайдар и Явлинский объединились (отказ объединяться воспринимался не как расхождение по идейным вопросам, а как проявление личных амбиций этих политиков, вредных для дела демократии).

Позднее Явлинский и другие лидеры "Яблока" все более старались отмежеваться от "радикальных реформаторов", отчасти, возможно, потому, что менялись их взгляды, но во многом по конъюнктурным соображениям, чтобы не отвратить от себя избирателей и обрести собственное политическое лицо. Многие аналитики высказывают мнение, что Явлинский постепенно дрейфовал в левую сторону политического спектра. Однако даже это не вполне ясно. Идеология "Яблока" все более утрачивала четкость, заменяясь туманной фразеологией. Ныне ни избиратели, ни, по-видимому, сам Явлинский не могут сказать, в чем состоит его главная идея.

На фоне утраты принципиальной идейной позиции действия Явлинского и партии "Яблоко" все более приобретали конъюнктурный характер, связанный с желанием любым путем привлечь избирателей. В публичной политике "Яблока" все более прослеживался циничный принцип "говорить то, что хочет услышать избиратель". Это усилило противоречивость и эклектичность позиции "Яблока". В результате ни по одному принципиальному вопросу Явлинский не смог высказался четко, жестко и ясно. Это прекрасно заметили избиратели: при демонстрации в фокус-группах видеозаписей выступлений Явлинского участники групп постоянно говорили, что "Явлинский все время уходит от ответов", "не говорит ничего конкретного".

Нечеткость и конъюнктурный характер позиции Явлинского очевидным образом проявили себя в ключевом экономическом вопросе. Явлинский, как политик, всегда позиционировал себя как профессионала-экономиста. В связи с этим возникает вопрос: сторонником какой экономической системы он является? Выступает ли он за создание радикального свободного рынка с низким налогообложением и малыми социальными гарантиями или же он является сторонником "социального" рынка с высоким налогобложением и высокими социальными гарантиями? Судя по многим высказываниям, создается впечатление, что Явлинский стремится объединить "все лучшее", что содержится в обеих программах. В частности, он одновременно выступает и за низкие налоги, и высокие социальные гарантии. Для устранения возникающего логического противоречия Явлинский выдвигает (не им придуманный) тезис о том, что "снижение налогов увеличит налогооблагаемую базу". Как начало для дальнейших логических рассуждений этот тезис, может быть, и не плох. Однако в попытках построить более длинную логическую цепь Явлинский терпит фиаско и обнаруживает вопиющую некомпетентность (в частности, это проявилось в публичной дискуссии с Боосом). Как экономист-теоретик Явлинский оказался не в состоянии разработать логичную экономическую программу, вытекающую из его собственных посылок.

В конце 80-х и начале 90-х годов Явлинский был реальным экономическим идеологом, т.е. имел как ценностную, так и концептуальную позицию. Ныне исчезло и то, и другое. Ценностная позиция сменилась популизмом, а концептуальная не была доработана с учетом требований времени и, фактически, развалилась. Ныне Явлинскому и его партии не с чем обратиться к народу. Концептуальных заделов у партии не осталось, а осталось только желание не уходить из большой политики, которое толкает ее лидеров на популизм и конъюнктурщину.

Явлинский, будучи одновременно лидером и единственным "актером" своей партии за весь период ее существования не сказал избирателям ничего конструктивного. Вместо этого он кормил избирателей обещаниями, что это конструктивное слово, действие или программу он осуществит в будущем. В этом смысле партия "Яблоко" вполне обоснованно может быть названа "политическим гербалайфом" (по аналогии с лекарством, которое позиционировано как универсальное средство от всех болезней, но на самом деле ни от чего не лечит). Жизненный цикл "гербалайфа" не может быть вечным. Признаки того, что Явлинский надоел избирателям, чувствуются уже сейчас (в этом несложно убедиться, подняв протоколы фокус-групп). Эти негативные чувства могут заметно усилиться уже в ближайшее время. Сходная ситуация сложилась и с СПС, о чем нам также доводилось писать в начале 2000 года.

Один из главных выводов нашего исследования состоит в том, что потенциальный электорат "партии продолжения реформ" весьма велик. Он намного (возможно, втрое) превышает проценты, которые "Союз правых сил" реально получил на выборах. На чем основано это утверждение? Прежде всего, на том, что значительная часть потенциальных сторонников СПС проголосовали за "Единство". Во всех фокус-группах, которые проводились со сторонниками "Единства", при обсуждении вопроса "если бы не было "Единства", за какую партию вы бы проголосовали?" - значительное число участников называли СПС. Визуально, такие люди составляли примерно треть от тех, кто проголосовал за "Единство". Это означает, что если бы не было "Единства", то "Союз правых сил" мог бы набрать в полтора-два раза больше голосов, чем реально сумел получить (организации, занимающиеся количественными опросами, владеют этой информацией и могут назвать более точную цифру).

С сожалением приходится констатировать, что, несмотря на наличие электорального запроса на продолжение реформ, СПС не только не предложил избирателям никакой идеологии, но и не высказал даже намеков на нее. Что же предложил избирателям СПС вместо своей идеологической программы? По сути - рекламную кампанию, проведенную в молодежно-развлекательном стиле, позиционировав своих лидеров как "молодых и прикольных". Эта кампания оповестила потенциальных сторонников продолжения реформ о том, что такая партия существует, но при этом потеряла значительную часть своих избирателей, для которых оказалась неприемлемой подобная стилистика проведения кампании (включая и стиль поведения ее лидеров). К прямым электоральным потерям следует добавить и косвенные, связанные с тем, что в ходе кампании избирательным блоком СПС не была предпринята попытка на содержательном уровне убедить смежные слои электората, не определившиеся или колеблющиеся в своем выборе.

В свете всего сказанного возникает не столько вопрос о том, почему за правые партии голосует так мало избирателей, сколько о том, почему вообще кто-то за них голосует. Ответ состоит в том, что результаты выборов отражают не только качество конкретных политических продуктов, но и качество всей политической среды.

Проводя аналогию с товарным рынком, можно сказать, что если в магазинах имеется десять видов продуктов, относящихся к одной товарной категории, и качество одного из них резко упало, то весь спрос переключится на остальные, а "рейтинг" данного продукта сильно упадет. Но если качество упало сразу по всем продуктам, как это было в конце 70-х годов со знаменитой советской вареной колбасой, которую отказывались есть даже кошки, то совокупный спрос на всю товарную категорию если и упадет, то не очень значительно, а распределение объемов продаж по видам продуктов, скорее всего, и вовсе не изменится.

Аналогичная ситуация возникает и на политическом рынке. Во всех фокус-группах постоянно звучали жалобы на низкое качество всех политических субъектов, которые выставляют свои кандидатуры на выборах. Эти жалобы обычно принимали форму высказываний типа "нам не за кого голосовать", "я никому не верю", "мне они все не нравятся" и т.п. Как и в случае с советской колбасой, такая оценка "качества" политиков, возможно, приводит к некоторому снижению показателей явки и росту числа голосовавших "против всех", но, подобно тому, как в советское время большинство россиян покупали некачественную колбасу, в постсоветское они принимают участие в выборах, повинуясь не вполне понятному (и не очень логичному в свете названных негативных высказываний) мотиву, формулируемому примерно так: "Но должен же я попытаться хоть на что-то повлиять". И так же, как объемы продажи советских колбас никоим образом не являлись свидетельством их высокого качества, так и рейтинги российских политиков также не могут считаться доказательством эффективности их политических технологий и прочности их электоральной базы.

Деградация политических продуктов правого направления до уровня рекламных символов и слоганов есть неблагоприятный и тревожный факт российской политической жизни. Вместе с тем он открывает потенциальную возможность для создания принципиально новых политических сил, основывающихся на подлинных реформистских идеях.

О возможностях создания нового общественного движения

Итак, мы констатируем, что существующий у широких слоев населения реформистский запрос не реализуется в силу низкого качества (по сути - несостоятельности) имеющегося политического предложения, поскольку даже те голоса, которые сегодня набирают "правые" партии, могут быть охарактеризованы как вынужденное голосование за некачественный политический продукт при отсутствии альтернативы.

Создание подлинного политического продукта предполагает уход от рекламно-популистского подхода к продвижению политических продуктов. Суть нового подхода может быть проиллюстрирована на следующем историческом примере. В ходе революции 1905 года большевики приняли знаменитое решение о переходе от "агитации" к "пропаганде". Напомним, что под агитацией они понимали донесение большого круга идей малому числу людей, а под пропагандой - донесение малого круга идей большому числу людей.

Переход от агитации к пропаганде ставил своей целью резкое увеличение числа сторонников радикальных большевистских идей. Средство для достижения этой цели было выбрано вполне адекватное, и цель была достигнута. Однако следует иметь в виду, что подобная тактика могла оправдать себя лишь благодаря тому, что у большевиков (равно как и у революционеров вообще) был накоплен значительный идейный багаж, выразившийся сначала в фундаментальных трудах теоретиков, а затем тиражировавшихся в виде революционных брошюр, десятилетиями читавшихся и обсуждавшихся в интеллигентских и рабочих кружках. В результате этой работы революционные партии получили сотни и тысячи (а возможно и десятки тысяч) квалифицированных и убежденных пропагандистов, способных активно вести публичную полемику, писать листовки, создавать слоганы и иными способами пропагандировать свои убеждения.

Исчерпание идейного багажа реформ в современном российском обществе ставит обратную задачу перехода от "пропаганды" к "агитации". Обесценивание рекламно-популистской "пропаганды", не имеющей опоры в развитом и осмысленном идейном продукте, идет прямо на глазах, и в дальнейшем этот путь видится тупиковым. Необходимо воссоздание квалифицированной социальной среды, способной выработать, освоить и донести до более широких слоев населения основные идеи реформистской идеологии. Задача создания подлинного политического продукта включает в себя два аспекта: креативный и эмпирический. Следуя кантианской философской традиции можно сказать, что любой идейный продукт имеет синтетическую природу, то есть представляет собой синтез теоретического мышления и изучения эмпирических реалий.

Креативный аспект создания идеологии предполагает создание или рецепцию на российскую почву определенного круга фундаментальных теоретических идей, выражающих политическую философию правового либерального общества. Эти идеи должны быть выражены в логически чистой, бескомпромиссной форме и в таком виде применены к анализу российской действительности. Наиболее адекватным средством для продвижения таких идей являются известные формы кружковой и семинарской работы (особенно среди студентов), имеющие давние традиции в России.

Говоря о "бескомпромиссности" идейных конструкций следует пояснить, что идеология является средством убеждения, распространения ценностей и знаний, а не средством реальной политики. В реальной политике место для компромиссов всегда найдется, и именно поэтому воздействие на реальную политику со стороны идейной сферы может быть эффективным только при наличии в ней ясных и бескомпромиссных логических конструкций (как писал Макс Вебер, "политик должен идти на компромиссы, но ученый не может себе этого позволить").

Создание идеологии не может происходить иначе, как с опорой на определенные интеллектуальные и общественные традиции. Применительно к российским условиям, с нашей точки зрения, такими исходными традициями должны стать:

  • интеллектуальная традиция либеральной экономической мысли, выраженная в трудах Хайека, Нозика, Фон-Мизеса и других;
  • правозащитная идеология, имеющая, в частности, российские корни, выраженные в первую очередь в работах Есенина-Вольпина, Чалидзе, Твердохлебова и других (следует отметить, что аналитический аспект этой традиции в настоящее время почти потерян, но он должен быть восстановлен в применении к новым реалиям);
  • этические нормы и ценности православия.

Задача синтеза названных направлений и создания на их основе жизнеспособной национальной идеологии является чрезвычайно трудной и долговременной. Она в принципе не может быть решена используемыми сегодня пиаровскими методами.

Следует отметить основную опасность, которая неизбежно возникнет в случае целенаправленного финансирования таких работ. Эта опасность известна российскому обществу под именем лысенковщины в память о сталинском академике Трофиме Лысенко, продвигавшем заведомо ложные идейные конструкции и уничтожившем ради своих интересов русскую биологическую школу генетиков. В сегодняшних российских условиях, когда отсутствуют сдерживающие начала со стороны экспертных и профессиональных сообществ, лысенковщина стала настоящим бичом научных разработок, особенно в гуманитарной сфере. Организаторы данного проекта должны понимать, что вопрос стоит - "кто кого?": если лысенковщина не будет подавлена в зародыше, огромные деньги будут потрачены впустую (аппетиты людей, использующих лысенковские алгоритмы, безграничны, причем, чем больше денег, тем больше их набегает).

Эмпирический аспект создания идеологической основы для проведения либеральных реформ необходим потому, что любые идейные конструкции должны строиться с учетом спонтанных процессов общественной рефлексии, интенсивно протекающих во всех слоях общества. Любые идейные конструкции, построенные вне связи с этими процессами, неизбежно будут отторгаться. По сути, процесс создания идеологии должен иметь диалогический характер: идейные продукты, создаваемые интеллектуальной элитой, должны представляться на суд общества (в качестве эффективного инструмента могут быть использованы фокус-группы), а реакции общества должны учитываться при создании новых версий идейных продуктов.

Любая живая идеология должна давать эффективные ответы на актуальные для общества (и для всех его сегментов) проблемы, причем эти ответы должны иметь единую логическую и ценностную основу. Строго говоря, такой подход полностью соответствует азбуке политических технологий, описанных в западных учебниках. Суть этого подхода состоит в том, что политик должен создать основной "месседж", выражающий его политическую философию, а затем конкретизировать его применительно наиболее актуальным частным проблемам. Специфика российской ситуации состоит лишь в том, что:

  • с одной стороны, при разрушенных идейных основах общества "месседж" неизбежно должен носить фундаментальный характер (создание частных "месседжей", опирающихся на основную идеологию общества как на риторическое общее место, невозможно);
  • с другой стороны, самосознание российского общества развито чрезвычайно слабо. Структура его сегментов не изучена и не осознается. В этих условиях чрезвычайно трудно обратиться к российскому обществу с неким идейным посланием таким образом, чтобы это послание было услышано.

Приведем следующий пример, полученный нами при исследовании электорального сегмента сторонников КПРФ. Насколько нам известно, этот результат является эксклюзивным и никем, кроме нас, не был получен, хотя лежит он буквально "на поверхности".

Суть результата состоит в том, что сторонники КПРФ включают в себя два больших субсегмента, которые могут быть названы как "социальный" и "державный". С нашей точки зрения, именно второй сегмент представляется весьма перспективным с точки зрения восприятия идеологии реформ. Это связано с тем, что в отличие от "социального" сегмента, исповедующего идею жалости к себе, державный сегмент исповедует идею самоотверженности. Именно люди этого типа при обсуждении в фокус-группах вопроса о воссоединении с Белоруссией твердо высказывались за такое воссоединение несмотря на предусмотренное методикой заявление модератора о том, что их пенсии в этом случае обесценятся на 20%.

Разумеется, сегодня многие (но не все) люди, относящиеся к державному сегменту, высказываются за прекращение рыночных реформ. Кроме того, их "державные" установки во многом являются милитаристскими. Тем не менее, исповедуемая ими ценность самоотверженности является чрезвычайно ценным и конструктивным качеством, которое должно быть путем убеждения преобразовано в мирную рыночную идеологию.

Идейная опора на ценность самоотверженности чрезвычайно важна в условиях кризиса прежней "социальной" и популистской идеологии, под знаком которой прошли все годы предшествующих реформ. Многократная эксплуатация популистских ценностей, особенно в периоды выборных кампаний, завели страну в своего рода риторический тупик, при котором политикам, по сути, нечего сказать своему народу. По нашему мнению, явная тупиковость социальных ценностей приводит к тому, что ценности самоотверженности сейчас понемногу начинают набирать силу во всех слоях общества, в том числе и среди молодежи, но они не получают должной идейной опоры и оформления.

Описанный выше эмпирический результат показывает, насколько важной является задача эмпирического изучения сегментов российского общества для установления с ними адекватной идейной коммуникации.

Подводя итог, следует вновь указать, что задача создания идейной основы продолжения либеральных реформ и создания слоев, являющихся носителями этой идеи, является фундаментальной и долгосрочной. Любой конкретный шаг в этом направлении неизбежно будет носить частный характер. Тем не менее, начало этому процессу может быть положено уже сейчас.

Опубликовано на: http://www.regnum.ru/allnews/48991.html